Все здесь его знают, напомнил он. Разве они не уважали его за то, как он делает свою работу? Разве он не обладал чувством справедливости? Откуда ему знать о чудовищных силах, затмивших небеса? Он — жертва этой катастрофы, как и все остальные. Увы, налоговый инспектор Теополис заикался, и чем яснее он понимал, что в споре со своими обвинителями ему не победить, тем сильнее было заикание, и в итоге слов в его собственную защиту, какими бы разумными они ни были, стало вообще не разобрать.

Толпа не слушала. Смерть Теополиса и сестер была скорой.

— Виновные мертвы, — заявил Дайер Мер, — и скоро их заклятье рассеется. Конечно, если среди нас нет зачинщиков, которых мы еще не обнаружили.

К тому времени тьма достигла восточных границ Абарата, расширяясь на север и на юг. Казалось, Абарат превратился в огромный гроб, а расплод стал его крышкой. Но когда Бабуля Ветошь обращала свой взор к пирамидам, она видела, что из ульев продолжает вылетать расплод, извиваясь, словно черная змея; число особей не уменьшалось, и они взлетали ввысь, закрывая последний свет с такой мощной целеустремленностью и столь великим голодом, что ничуть не заботились о своих собратьях, появившихся часом ранее и уже образовавших свод из тел и застывающего сока. Все, что имело значение — цель, к которой они стремились. К любому другому событию, даже к страданиям собственного вида (которые они вскорости должны были разделить), они были слепы, как абаратцы на островах внизу.

За сорок минут число невинно обвиненных в призыве тьмы и повешенных за свое злодейство возросло с трех до восьмидесяти пяти. Среди них оказался и сам Дайер Мер, видевший казнь своей жены и пасынка, после чего перст подозрений указал на него. Теперь он был мертв. Висел на той же ветке, что и его первая жертва, заикавшийся налоговый инспектор Теополис Калапао.

Схожее безумие охватило толпы испуганных людей на каждом острове. Просчитывая, как повернутся события после наступления Полуночи, Бабуля Ветошь не предвидела, что паника быстро превратится в суд и убийство. Но то, что последовало позже, она предвидеть смогла: появление Зиавейнов. Восемь семей чудовищ и их порочные гибриды, прятавшиеся по островам, копили ненависть и ждали давно обещанной тьмы, что распространится по Абарату. Теперь они выходили из своих укрывищ.

Многие годы старуха налаживала с ними отношения, по возможности лично, отыскивая их в мрачных святилищах, спрятанных от света и его слуг. Она знала многих демонических созданий, которые восставали, чтобы сеять хаос среди племен, охотившихся на них в те годы, когда их священные луны и солнца стояли высоко и обладали силой. Теперь же небеса были черны, источники света исчезли. В темноте охотники превращались в жертву.

Среди этих многочисленных созданий пробуждались и те, чей возраст был сравним с возрастом стихий. Крылофеи, чьи тела представляли собой костяные клетки, наполненные стаями горящих птиц: их головы были черными железными котлами, в которых кипело отвратное рагу из яда, скорби ангелов и человеческого мяса; горелые мышцы конечностей скреплялись волосами и крюками и были усажены кинжальными пальцами. Это были не демоны. Абарат не знал ада. Подобно другим семи Зиавейнам, от которых вели свою генеалогию все виды ночных испорченных тварей, Крылофеи родились из энергии жестокости, боли и одиночества, существующих на любом Часе.

Наблюдая за островами, старуха увидела всех Врагов, которых надеялась отыскать. На Окалине она нашла первого палача Абарата, Сказителя Лая, уже занимавшегося своей кровавой работой. На Утехе Плоти Лаилало, Королева Убийственной Песни, вела за собой целый хор крошечных Пульчинелл. Вязальщица Тарва Зан, которая оборачивала сердца своих жертв огнем, шла по пустынной улице Балаганиума. Ган Наг стоял на высочайшей точке Великой Головы, призывая все больше ужасов. У его ног находилось девять служителей-жрецов, с обожанием глядевших на него. Клодеус Гифи в одиночестве сидел на лодке, вокруг которой расстилались кроваво-красные воды Изабеллы; Откормыш — разносчик чумы, — рассеивал болезни на полях острова Частного Случая, а на Хафуке среди толпы блуждающих в ночи Бабуля Ветошь заметила Ого Фро, воплощение энтропии и безразличия.

Это был триумф тьмы. Восемь Великих Врагов поднялись и показали свои лица. А если они были здесь, то скоро появятся их дети. И дети их детей. И так далее. Никто из них не будет столь сильным, как их легендарные предки, но все же они обладали талантом устрашения. Матриарх была счастлива — настолько, насколько она вообще знала, что это такое. Она отмечала праздник в честь тьмы, на который собрались все гости, которых она хотела видеть.

Однако Двадцать Пятый час оказался расплоду не по зубам. Остров не только защищал себя на уровне моря, без труда отгоняя тьму, пытавшуюся коснуться берегов, но и окружил небо над собой щитом, достигавшим стратосферы, который мгновенно сжигал расплод, в своем бездумном стремлении пытавшийся закрыть Двадцать Пятый час, как и любой другой. Этого он сделать не мог. Законы физики в месте, лишенном времени, менялись.

Воздух, который должен был стать темным, сиял бледно-желтым, а звезды, остававшиеся на месте или падавшие, светили черным на светлом фоне. Двадцать Пятый час не позволял расплоду затмевать свой священный воздух. Хотя окружавшие остров силы набрасывались на него волна за волной, мощь, которой обладал этот Час, была слишком непредсказуемой, чтобы ее можно было победить. Наконец, расплод понял, что эту битву ему не выиграть, и оставил свои попытки, двинувшись к новым победам: одни отправились на далекий север Внешних Островов, другие повернули на восток.

Раздраженной Бабули Ветоши Двадцать Пятый час не сдался.

— Слушай, как я даю обет, Маратиен, — произнесла она, узнав, что попытки расплода захватить остров провалились. — Пройдет совсем немного времени, и ты последуешь за мной, когда я пройду от берега в самое сердце Двадцать Пятого часа. И я встану там, как его хозяйка, и потоплю его, если таковым станет мое решение.

— Будет ли так же с Коммексо? — спросила Маратиен.

Бабуля Ветошь презрительно хмыкнула, подошла к мозаике острова Пайон и наступила ногой на место, где Роджо Пикслер построил свой город.

— Звезды над Пайоном больше не светят, — сказала она, — но город все такой же яркий.

— А Пикслер там?

— Где же ему быть?

— Он ведь спускался в Изабеллу.

— Действительно. Странное совпадение. Нечто глобальное происходит на небесах, а Пикслер опускается в глубины…

— Я кое-что слышала, — сказала Маратиен.

— Говори.

— Что он вернулся, но теперь не в себе.

— Неужели?

— Да. Говорят, он отправился на поиски реквий. Но ведь на самом деле их не существует?

— На какой-то глубине существует всё, Маратиен.

— Всё?

— Да. Всё, — ответила ведьма. — Возможно, он вернулся, страдая безумием бездны. — Она вытянула из своего платья одну иглу; эти иглы испускали холодные огни, которые были призваны самим святилищем Заэль Маз'ир. Она отдала иглу Маратиен. — Отнеси это генералу Аксиетте. Ты знаешь, кто она?

— Лысая, с родимым пятном.

— Верно.

— Она очень красивая, — заметила Маратиен.

— Отнеси ей это в знак того, что приказы исходят от меня.

Маратиен взяла иглу.

— Что за приказы, госпожа? — спросила девушка.

— Пусть возьмет четыре военных корабля с шестью легионами заплаточников на каждом. Пусть отправляется прямо на Пайон. Происходит слишком много всего, чтобы наш гений Пикслер ожидал нападения с моря. Когда она возьмет город, то может его уничтожить, если вдруг ей того захочется. Мне все равно. Но есть две вещи, которые она обязана сделать, и промахи исключены.

— Да, госпожа?

— Во-первых, она должна уничтожить в этом чертовом городе все огни. А во-вторых, пусть лично принесет мне головы Роджо Пикслера и мальчишки.

— Мальчишки?

— Малыша Коммексо.

— Разве он живой человек?

— Мы не узнаем этого, пока не увидим его голову, — сказала Бабуля Ветошь. — Иди. Я хочу, чтобы Коммексо погрузился во тьму через два часа.