— Откуда такая уверенность? — вопросил Сат.

— Я бы тоже хотел услышать обоснование этой теории, — подала голос Л’ти.

Она стояла у дальней стены зала: белые, неухоженные волосы до пояса; глаза закрыты, пока отделившийся от них взгляд блуждал снаружи, в тумане, выискивая преступника на ветвившихся от Бастиона улицах.

— Он убил почти всех братьев Ордена. Нам следует его арестовать и казнить, — сказала Л'ти.

— Лучшим решением был бы суд, — возразил Сат.

Он был старше остальных на несколько столетий, хотя и старался скрыть этот факт: волосы он красил в неестественно насыщенный чёрный цвет, брови выщипывал, а там, где его кожу не покрывали румяна, она сияла белизной.

— Спектакль отвлечёт народ.

— От чего отвлечёт? — спросил Пентатийеа.

— От осознания, что мы теряем контроль над ситуацией, — сказала Л’ти. — Не время ли поговорить без обиняков? Когда, если не теперь?

— Л’ти права, генерал, — молвил Сат. — Киновита следует казнить показательно — его нужно распять после длительного суда. Тогда мы вернём любовь граждан и…

— Наш враг у ворот, — оборвала Л’ти его монолог. — И он не один.

— Кого он привёл? Ещё одного киновита? — спросил Пентатийеа. — Ты же говорила, что они все мертвы.

— Не все, большинство. Но с ним не киновит. Это человек, женщина.

— Итак, разыскиваемый по всему Аду злодей у нашего порога. Езекиум. Ты что-нибудь приготовил для этого изувера? — поинтересовался Пентатийеа.

— Так получилось, что да, генерал! Я разработал металлическое покрывало с подкладкой-резервуаром для льда. Мы сожжём его на костре. Естественно, лёд растает, и огонь доберется и до злодея, но я успел повторить эксперимент двенадцать раз — чтобы удостовериться в его эффективности, я использовал мужчин, женщин и даже младенцев.

— И?

Езекиум Сат позволил себе слегка улыбнуться.

— Его коша будет гореть, а мускулы — тушиться в собственных соках, но сознания он не лишится. Да, мы будем тщательно дозировать топливо, чтобы он не задохнулся в дыму — лёгкой смерти ему не видать. Напротив, он будет зажарен медленно, постепенно. Но мне открылось, что этот метод скручивает жертву в позу боксёра — во избежание этого я свяжу его цепями. Во время казни его кости будут сами ломаться внутри кипящей плоти.

— Ты долго над этим думал, — заметил Пентатийеа с долей отвращения.

— Мечтами душа богатеет, генерал, — ответил Сат.

— Еще несколько минут тому ты даже не подозревал, что эта сволочь уже у ворот.

— Да, я не знал об этом, но ведь рано или поздно кто-то должен был бросить нам вызов, не так ли? Не стоит терять веру. Киновит не возьмёт верх. Он один, а нас…

— … меньше, чем должно быть, — договорила за него Л’ти. — Никто не задумывался о том, почему с нами нет нашего славного лидера? О том, что он отсутствует именно сейчас, когда над трущобами поднялся убийственный туман, и этот… эта утыканная гвоздями тваръ решила нанести нам визит?

— В чём ты его обвиняешь? — поинтересовался генерал.

— Кого? Ниа'капо или киновита?

— К чертям киновита! Я говорю о нашем лидере, Кате Ниа’капо.

— Я обвиняю его в том, генерал, что он, скорей всего, мёртв. А еще Квеллат и, возможно, Хитмонио. Не явиться без объяснений, да в такой день? Они мертвы, как иначе?! Тварь под нашими стенами потрудилась, чтобы умертвить всех власть предержащих, к которым смогла дотянуться.

— И что теперь? — сказал Пентатийеа.

— Кто здесь генерал? — возмутилась Л’ти. — Ты лишь сидишь на троне лидера и задаёшь бестолковые вопросы. Это ведь твоя парафия.

— Так и есть, — ответил Пентатийеа и поднялся. — Я командовал целыми армиями в битве против божественных полчищ, и на моих глазах они бежали, поджав хвосты. Однажды я сидел за одним столом с Люцифером. Я был генералом Ада, когда он был всего лишь ямой в земле. Мне доподлинно известно, что будет дальше. Этот демон идет сюда, чтобы убить нас. Когда он сдерёт мясо с наших костей, он продолжит свой безумный поход, куда бы он его ни привёл. Короче говоря, если нам дороги наши жизни, нам бы лучше убраться, и не просто из Бастиона, а прочь из самого Ада.

15

Пока члены совета обсуждали их будущее, киновит, бывший темой их разговора, распахнул железные врата, отделявшие город от Бастиона — засовы треснули и раскрошились, как лёд, замки.

В то же время группа усталых путешественников во главе с Гарри Д’Амуром проникла в город через восточный вход, именуемый Вратами Джэнкера. По обе стороны прохода высились смотровые башни, однако они пустовали, а правая створка ворот была открыта.

Врата Джэнкера явили им самый нелицеприятный вид на город. Они находились рядом с рекой, которую только что пересекли по мосту из цельного железа, и местность населяли демоны, чья деятельность была связана с этим водоёмом — в их обязанности входило поддержание жизни в проклятых, закопанных по самые подбородки в заиленных участках берега. Несчастные не могли защититься от птиц, которые выискивали в земле червей и пиявок, однако не брезговали и легкой поживой в виде орущих клубней: они выедали их лица клевок за клевком, лишая проклятых глаз, языков, носов и нервов, а когда птицы с короткими клювами выдирали все, что могли, остатки пищи вычищали инфернальные породы ибисов и цаплей, ведь эти твари были оснащены получше — они с лёгкостью пробивали пустые глазницы и вытягивали жирную, питательную ткань мозгов.

Но на тянувшейся от Врат улице было не видать ни проклятых, ни их мучителей. Кровь, однако, густой краской отметила их недавнее присутствие — булыжники сверкали алой влагой, а в воздухе кружились полчища опьяневшей онхоцеркозной [53] мошкары. Но пировали не только они. На стенах — там, где её забрызгало кровью — собрались существа, по форме и повадкам подобные лобстерам: они повылезали из межкирпичных щелей и сгрудились вокруг бурых пятен; их маленькие, проворные рты жадно снедали сгустки крови.

— Так вот что туман сделал с народом, да? — спросил Кез.

— Мне интересно лишь, куда они все подевались, — сказал Дейл.

— Этого тебе во сне не открылось?

— Нет, — голос Дейла затих до едва слышимого шепота. — И мне это ни чуточки не нравится.

Лана изо всех сил отбивалась от опившихся крови мошек, однако на насекомых это не действовало, и они самозабвенно садились ей на волосы и лицо.

Гарри оторвался от остальных. Он шел, рассматривая видневшиеся впереди здания — они выделялись архитектурной амбициозностью и высоко возвышались над скромными двухэтажными жилищами, окружавшими Д’Амура и его спутников.

— Гарри? — прошептал Дейл.

— Что?

— Думаю, нам нужно держаться вместе.

Не успели эти слова выскользнуть из его рта, как из проулка позади них что-то выскочило. Оно схватило Лану, но девушке не составило особого труда справиться с нападчиком: удар в горло, пинок в нижнюю часть живота, а когда оно согнулось пополам — апперкот в подбородок, и вот поверженное существо уже растянулось на мостовой.

— Что за хуйня? — спросил Гарри, приближаясь к потерявшему сознание демону.

— Гарольд, не хотелось бы тебя тревожить, но это демон, — съязвил Кез.

— Да, но что с ним такое? — переспросил Гарри.

Впервые Д’Амур смог рассмотреть эффект тумана. Тварь была упитанным, мускулистым демоном в одних лишь мешковатых штанах, державшихся на расшитых узорами поясах (модные среди молодых демонов), а из маленькой прорези на заду торчал хватательный хвост. На шее твари висело несколько кожаных шнурков, и на каждом из них — по безделушке. Всем этим он напоминал большинство демонов низших сословий, с которыми доводилось сталкиваться Д’Амуру.

Однако Гарри увидел, что туман спровоцировал несколько изменений, и приглядными их назвать не получалось. В уголках ртов и глаз, в складках кожи на руках и между пальцами… всюду, где туман прикоснулся к демону, он посадил семя, и, вызрев, оно породило не подобную себе адскую растительность, а новую форму жизни, чью природу диктовала сама плоть демона — то место на его теле, куда засеялось зерно. Таким образом, семя, упавшее между пальцами твари, произвело урожай новых пальцев, каждый из которых ковырялся, царапал, манил; зерна, проклюнувшиеся у рта чудища, сотворили новые пасти, и теперь они зияли на щеках и шее демона зубатыми отверстиями. Однако этим аномалиям было не сравниться с плодами зерна в левом глазу: оно так размножило глазные яблоки, что на морде твари выросли целые соцветия лишенных век глаз, чью желтизну перечеркивали вертикальные, горизонтальные и диагональные щели зрачки.