В ответ на это цепи стянулись еще туже, однако сенобитам не удалось выдавить из него крика. Вместо этого он высунул язык и, не сводя глаз с Керсти, начал водить им по зубам в гримасе откровенной и наглой похотливости. А затем вдруг его разорвало на части. Ноги отделились от тела, голова — от плеч, кости и жилы трещали, кругом клубился красноватый пар. И едва она успела захлопнуть за собой дверь, как о нее изнутри ударился какой-то предмет. Его голова, догадалась она.

Она летела вниз по ступеням, а из стен исходил волчий вой, наполняя воздух дымом, слетались тени раненых птиц с оторванными крыльями, они трепыхались и бились, не в силах взлететь.

Оказавшись внизу, она побежала к входной двери и уже находилась совсем рядом с ней, в ярде от желанной свободы, как вдруг услышала: кто-то окликнул ее по имени.

Это была Джулия. По полу тянулся широкий кровавый след — от того места, где Фрэнк бросил ее, и дальше, в столовую.

— Керсти… — позвала она снова. Голос звучал так жалобно, что девушка оказалась не в силах не откликнуться на этот зов. И шагнула в столовую.

Мебель почернела и дымилась, ковер превратился в вонючую кучу пепла. И там, в центре всего этого распада, сидела… невеста. Каким-то непостижимым усилием воли Джулии удалось надеть свадебное платье и укрепить на голове фату. И она восседала на кучке праха в испачканном платье. Но, казалось, не замечала этого. Она выглядела как никогда прекрасной, особенно на фоне окружавшего ее распада.

— Помоги мне, — простонала она, и только тут Керсти поняла, что голос исходит вовсе не из-под кружева фаты, но с колен невесты.

Складки пышного платья раздвинулись, и из ник показалась голова Джулии. Она покоилась на подушечке из алого шелка, обрамленная волной золотисто-каштановых волос. Но как же она могла говорить, она, лишенная легких? И все же она говорила…

— Керсти… — сказала она умоляюще и стала перекатываться слева направо, по-прежнему лежа на коленях невесты, словно сокрушаясь о чем-то.

Керсти могла бы ей помочь прекратить мучения, могла схватить голову с подушки и вытрясти из нее мозги, но тут фата дрогнула и начала подниматься, словно управляемая невидимыми пальцами. Под ней замерцал свет, он разгорался все ярче и ярче, а затем раздался голос.

— Я — Инженер… — выдохнул он. И замолк. Ни слова больше. Затем складки фаты поднялись еще выше и находившаяся за ними голова превратилась в сплошной сверкающий шар, яркий, как солнце.

Керсти не стала ждать, пока его лучи ослепит ее. Она бросилась обратно в прихожую — тени птиц уже почти обрели реальность, волчий вой сводил с ума — и вылетела из двери в тот момент, когда потолок в прихожей уже начал рушится.

Ее встретила ночь — ясная, чистая тьма. Она вдыхала ее жадными глотками, и, постояв секунду, бросилась прочь от дома. Второй раз она убегает от него, не дай Бог, чтобы привелось в третий, тогда ее рассудок наверняка не выдержит.

На углу Лодовико-стрит она обернулась. Дом не сдался под напором сил, раздирающих его изнутри. Он высился неподвижный и тихий, словно могила. Нет, даже тише, чем могила.

Она отвернулась и в тот же момент столкнулась с кем-то. Вскрикнула от неожиданности, но прохожий, испуганно съежившись, уже спешил куда-то в сероватый туман, предвещавший наступление утра. Он уже мелькал вдалеке, дрожащая тень, слитая с туманом, как вдруг обернулся и голова его вспыхнула белым конусом пламени, озаряя царивший кругом мрак. Это был Инженер. Больше оборачиваться она не стала — он в ту же секунду исчез, оставив на сетчатке ее глаза сверкающий отпечаток.

Лишь теперь цель этого столкновения стала для нее ясной. Он передал ей шкатулку Лемаршана, она покоилась у нее в руке.

Поверхность снова выглядела неприступно цельной и гладкой, отполированной до зеркального блеска. И хоть она не стала слишком тщательно ее рассматривать, но почему-то была уверена, что ключа к разгадке там не осталось. Очередному исследователю придется путешествовать по ее граням без карты. А до того, как он появится, она, очевидно, назначена быть хранителем шкатулки. Да, несомненно.

Она повернула ее в руке. В какую-то долю секунду показалось, что в зеркально отполированной поверхности отражаются духи: лицо Джулии, затем Фрэнка. Она перевернула еще раз в надежде увидеть Рори. Но его видно не было. Где бы он ни находился теперь, только не там. Возможно, существуют другие головоломки, готовые при разгадке подсказать место его пребывания. Возможно, это некий кроссворд, чье решение поможет отпереть калитку ведущую в райский сад, или же составная картинка-загадка, решение которой откроет доступ в Страну Чудес.

Что ж, она будет ждать и наблюдать, как всегда, как всю свою жизнь ждала и наблюдала в надежде, что разгадка однажды придет к ней. Но если и не придет, она не станет слишком огорчаться, подозревая, что ни разум, ни время вообще не способны раскрыть секрет исцеления разбитых сердец.

СОТКАННЫЙ МИР

^(роман)

Предисловие

Помню окно в фермерском доме в Северном Уэльсе, у которого был подоконник из побеленного камня, такой глубокий, что я до шести лет умещался на нем целиком и сидел, подтянув колени к подбородку. Из этого потаенного места мне открывался вид на яблоневый сад за домом. В то время сад казался мне большим, хотя, оглядываясь назад, я понимаю, что там было не больше двадцати деревьев. В жаркие дни после полудня фермерские кошки, утомленные ночной охотой, приходили туда подремать, а я высматривал в высокой траве яйца, оставленные заблудившимися курами. За садом была невысокая стена, поросшая старым мхом, за стеной — широкий колышущийся луг, где паслись овцы, и совсем уже вдалеке таинственно синело море.

Понятия не имею, несколько эти воспоминания соответствуют действительности. С той поры, когда я мог поместиться в оконной нише, прошло почти сорок лет. Фотографии, сделанные моими родителями в то далекое лето, все еще смотрят с ветхих страниц их фотоальбома, но они маленькие, черно-белые и не всегда четкие. Есть даже пара снимков со спящими кошками. Но нет ни сада, ни стены, ни луга. И окна, на котором я сидел, тоже нет.

Возможно, на самом деле не так уж важно, верны ли мои воспоминания; важно то, как сильно они меня трогают. Я до сих пор вижу это место во сне, а когда просыпаюсь, явственно помню каждую деталь. Запах ночника, который мать ставила на комод в моей спальне, тени под деревьями, тепло и тяжесть яйца, найденного в траве и доставленного на кухню, словно драгоценное сокровище. Эти сны представляют все доказательства, которые мне нужны. Я уже был там однажды, безгранично счастливый. И я верю, что окажусь там снова, хотя не могу объяснить, каким образом.