В трубке вновь повисло молчание.
— Это желание меня совсем истерзало, — неожиданно для себя самой выпалила Тэмми.
То был не просто откровенный ответ — Тэмми казалось, что она призналась в тайном грехе, постыдном и тяжком. Но солгать она не могла: она постоянно ощущала, как это запретное желание шевелится в глубинах ее взбудораженного сознания.
— Я тоже часто думаю о каньоне. Об этом жутком доме и о том, что мы там видели, — призналась Максин. — Понимаю, что это нелепо. После всех тех кошмаров, которых мы там натерпелись…
— Да… это нелепо.
— Но я ничего не могу с собой поделать…
— Меня все время томит какое-то странное чувство… Пожалуй, его можно назвать ощущением незавершенности.
— Да. Именно так, ощущение незавершенности, — с радостью подхватила Максин. — И почему только я не позвонила тебе раньше, Тэмми? Я знала, ты сразу меня поймешь. Мне тоже кажется, я оставила там незаконченное дело. Некое важное дело.
Тэмми внезапно открылась истинная суть их разговора. Значит, не одна она переживает тяжелые времена. Максин тоже страдает — Максин, которую Тэмми всегда считала железной женщиной. Деловой, самоуверенной и непробиваемой. В том, что Максин разделяла ее чувства, было нечто весьма утешительное.
— Дело в том, что я не хочу отправляться туда одна, — продолжала Максин.
— Но я не уверена, что готова вернуться.
— Я тоже. Зато я уверена в другом — чем дольше мы будем оттягивать поездку, тем сильнее будем себя изводить. А нам и так приходится нелегко, правда?
— Правда, — выдохнула Тэмми, позволив наконец своему отчаянию выплеснуться наружу. — Нелегко — это слишком мягко сказано. Я живу в состоянии постоянного кошмара, Максин. Порой мне кажется… Впрочем, словами этого не опишешь.
— То же происходит и со мной, — поняла ее без слов Максин. — Я по четыре раза в неделю таскаюсь к психотерапевту, слушаю его болтовню, чуть ли не каждый вечер напиваюсь вдрызг — и все без толку.
— А я никого не могу видеть. Целыми днями сижу в четырех стенах.
— И помогает? — с интересом осведомилась Максин.
— Нет. Ничуть не помогает.
— Значит, мы с тобой — товарищи по несчастью. Спрашивается, что делать? Я понимаю, Тэмми, у нас с тобой мало общего. Спору нет, иногда я бываю законченной стервой. Знаешь, когда я увидела эту проклятую Катю во всей красе, то поняла, что со временем могу стать точно такой же. Честное слово, я содрогнулась. Черт возьми, подумала я, вот мой живой портрет.
— Это неправда. Ты ведь защищала его. Мы обе пытались его защитить.
— Верно, пытались. Только вот толку от наших попыток оказалось мало. Знаешь, я все время думаю: удалось ли нам сделать все возможное? Или мы сбежали, бросив его?
Тэмми испустила приглушенный стон.
— Ты имеешь в виду, что… — дрожащим голосом произнесла она.
— Называй вещи своими именами, Тэмми. Ты ведь отлично знаешь, что я имею в виду.
— Что Тодд все еще там, в каньоне? Что он жив?
— Господи, я сама не знаю. Одно могу сказать: у меня никак не получается выбросить его из головы. — Тут Максин глубоко вздохнула и выпалила то, что давно вертелось у нее на языке: — Возможно, я окончательно свихнулась. Но мне кажется, ему нужна наша помощь. Он ждет нас.
— Не говори так, прошу.
— Может, не нас обеих, — продолжала Максин. — Может, только тебя, Тэмми. Он ведь очень привязался к тебе. Ты сама это знаешь.
— Если при помощи этой нехитрой уловки ты рассчитываешь уломать меня вернуться в каньон, говорю сразу — этот номер не пройдет.
— Значит, ты со мной не поедешь?
— Этого я не сказала.
— Милая, тебе стоит решить, чего ты на самом деле хочешь. — В голосе Максин послышалось легкое раздражение. — Ты едешь со мной или нет?
Внезапно Тэмми ощутила страшную усталость. За несколько недель она ни с кем словом не обмолвилась, и этот разговор, хотя и благотворный, порядком изнурил ее.
В самом деле, хочет ли она вернуться в каньон? На этот простой вопрос невозможно было дать простой ответ. Не кривя душой, Тэмми могла признать, что нет на земле места, где бы ей хотелось оказаться меньше, чем в этом полном кошмаров ущелье. Когда они с Максин и Джерри вырвались оттуда, она была на седьмом небе от счастья; ей казалось, она чудом вырвалась из лап погибели. Почему же, господи помилуй, ее вновь тянет туда, где на каждом шагу подстерегает смертельная опасность?
Впрочем, она же сама сказала: ее томило чувство незавершенности. Ощущение того, что она не закончила какое-то очень важное дело. И в таком случае самый разумный выход — вернуться и завершить начатое. В течение долгих дней Тэмми тщетно заглушала в себе это чувство, гнала его прочь, внушала себе, что о каньоне Холодных Сердец следует забыть раз и навсегда. Звонок Максин положил конец этому тягостному самообману. Наверное, они обе помогли друг другу — подчас постороннему человеку легче открыть то, в чем боишься признаться себе самой.
— Хорошо, — наконец произнесла Тэмми.
— Что хорошо?
— Я поеду с тобой.
Максин испустила неприкрытый вздох облегчения.
— Слава богу. Я так боялась, что ты откажешься и мне придется тащиться туда одной.
— И когда же мы отправимся?
— Завтра, если ты не возражаешь, — предложила Максин. — Зачем тянуть? Приезжай завтра в мой офис. Оттуда и двинем в каньон.
— А ты не хочешь позвать Джерри?
— Это невозможно.
— Он умер?
— Нет, уехал. Вдруг продал квартиру и сорвался с места. Заявил, что жизнь слишком коротка и надо использовать каждое ее мгновение.
— Значит, нас будет двое.
— Поедем мы вдвоем. А вот сколько нас будет, не знаю. Неизвестно, кого мы там найдем.
Глава 7
В течение последовавших за разговором двенадцати часов решимость Тэмми значительно ослабла; несколько раз ей даже хотелось позвонить Максин и сказать, что она не может поехать. И все же, в конце концов, Тэмми не дала малодушию одержать над собой верх и прибыла в офис мисс Фрайзель за двадцать минут до назначенного времени. В результате она застала хозяйку в совершенно ужасном виде. Странно было видеть, что волосы Максин, обычно безупречно причесанные, пребывают в полном беспорядке, а лицо еще не тронуто косметикой.
Тэмми заметила также, что Максин похудела. Поездка в каньон стоила ей фунтов пятнадцать живого веса. Впрочем, сама Тэмми сбросила не меньше. Как говорится, нет худа без добра.
— Выглядишь ты совсем не так плохо, как можно было вообразить по твоему умирающему голосу, — бодро заявила Максин. — Когда я впервые услышала тебя в трубке, то подумала, что ты одной ногой стоишь в могиле.
— Иногда мне кажется, что это и вправду так.
— И как же ты довела себя до этого?
— Я целыми днями сидела дома. Никуда не выходила. Ни с кем не разговаривала. А ты можешь разговаривать с людьми?
— Пытаюсь. Но люди слишком любопытны. Сразу сводят разговор на наши приключения. Несколько человек, которых я считала своими друзьями, доказали, что им на меня ровным счетом наплевать. И на Тодда тоже. Говоришь с человеком, думаешь, он сочувствует тебе, жалеет Тодда, горюет о его смерти, — и вдруг он задает какой-нибудь идиотский вопрос. Например: «А крови много было? Наверное, везде лужи стояли?» Или что-нибудь в этом роде.
— Возможно, я поступила разумно, запершись в четырех стенах.
— Зато я расширила свои познания о человеческой природе. Выяснила, что люди обожают трепаться о смерти. О чужой смерти.
Пока они болтали, Тэмми оглядела офис Максин. Он был выдержан в темных, мрачноватых тонах: антикварная европейская мебель, тяжелые персидские ковры — и начисто лишен каких-либо женственных примет. На стенах красовались фотографии Максин в компании знаменитостей и сильных мира сего. Вот Максин с Тоддом на презентации очередного фильма с его участием, вот Максин с Клинтоном и Гором на благотворительном вечере Демократической партии (шевелюра президента еще не утратила цвет, а сам он — репутацию примерного семьянина). Бесчисленное количество фото изображали Максин в обществе кинозвезд первой величины; впрочем, с тех пор как были сделаны эти снимки, некоторые из них успели скатиться с небосвода. Тут были и Круз, и Ван Дамм, и Костнер, и Деми Мур, и Майкл Дуглас (почему-то имевший чрезвычайно угрюмый и недовольный вид), Мел Гибсон, Анжелика Хьюстон, Дензел Вашингтон и Бетт Мидлер. В шкафу, в изящных серебряных рамочках, помещались фотографии, которыми Максин явно дорожила больше, чем всеми прочими. Одна из них особенно заинтересовала Тэмми — на ней Тодд стоял рядом с очень старой и очень печальной женщиной, которая картинно курила сигарету.