— Меня тошнит, — сказал он.

— Мне на минуту прерваться? — осведомился Берроуз.

— Нет, заканчивайте.

— Хорошо. Тогда я начинаю промывания, — произнес Берроуз. — Потом мы посмотрим, как заживает ваша кожа. Должен сказать, что на данном этапе она выглядит очень хорошо.

— Я хочу, чтобы на меня посмотрела Максин.

— Минуточку, — прервал его Берроуз. — Позвольте мне…

— Сейчас же, — упорствовал Тодд, подстегиваемый приступом тошноты. Подняв руку, он отстранил в сторону доктора, и тот покорно отступил. — Максин? — позвал ее Тодд.

— Я здесь.

Пикетт повернулся в сторону, откуда слышался ее голос.

— Подойди и взгляни на меня. Я хочу знать, как я выгляжу.

Раздался стук каблуков Максин по полированному полу.

— Быстрей. — Ее шаги ускорились, женщина подошла вплотную к Тодду. — Ну, что?

— Честно говоря, трудно сказать, пока не…

— Господи! Так я и знал! Так и знал, что он меня надует!

— Погоди, погоди, — затараторила менеджер. — Успокойся, все дело в том, что на тебе жутко много мази. Прежде чем впадать в панику, подожди, пока он обработает твою кожу. — Тодд потянулся к Максин, и она схватила его за руку. — Скорее всего, все будет хорошо, — сказала она, но ладонь у нее была липкой. — Просто нужно набраться терпения. Ну почему мужчины такие нетерпеливые?

— Ты сама нетерпелива, — напомнил ей Тодд.

— Пусть он доделает свое дело, Тодд.

— Ну что, признайся, что нетерпелива.

— Хорошо. Я тоже нетерпелива.

Принявшись за работу, Берроуз тщательно промыл веки и слипшиеся ресницы пациента. Резкий запах очистительного раствора ударил Тодду в нос, проникнув в самые пазухи.

— С возвращением, — произнесла Максин и высвободила свои пальцы из руки Тодда, словно смущенная его неожиданным порывом.

Минуты через две взгляд Тодда прояснился, а еще через две окончательно адаптировался к полумраку комнаты. Постепенно, шаг за шагом, к нему возвращалось привычное видение мира. Большое, наполовину зашторенное окно с защищавшим его снаружи от дождя козырьком; шикарная обстановка комнаты, индийский ковер, кожаная мебель; подвешенная под потолком абстрактная скульптура, выполненная в желтых, черных и белых тонах. Сросшиеся брови Берроуза и его застывшая нервная улыбка. Медсестра, которая оказалась хорошенькой блондинкой. И наконец, Максин с ее мертвенно-бледным лицом.

Берроуз отошел в сторону, словно портретист, представивший на суд публики результат своих трудов.

— Я хочу увидеть все сам, — сказал ему Тодд.

— Погоди минуту, — остановила его Максин. — Тебя все еще тошнит?

— Почему ты спрашиваешь? Боишься, что, увидев себя в зеркале, я не сдержу рвоты?

— Нет, — ответила она не слишком твердым голосом. — Вид у тебя немного припухший, вот и все. И слегка сыроватый. Но это вовсе не плохо.

— Ты всегда умела виртуозно лгать.

— Да нет же, правда, — упорствовала она. — Все не так плохо.

— Тогда дай мне посмотреть.

Никто в комнате не сдвинулся с места.

— Даст мне кто-нибудь зеркало или нет? — Пикетт собрался встать с кресла — Что ж, я возьму его сам.

— Сиди на месте, — воскликнула Максин. — Раз ты так настаиваешь. Сестра? Как вас зовут?

— Кэрин.

— Сходите в спальню и принесите оттуда небольшое зеркальце. Оно в карманном несессере.

Тодду показалось, что Кэрин не было целую вечность. Во всяком случае, минуты ожидания длились нескончаемо долго. Коротая их, Берроуз глядел на дождь за окном, а Максин взбодрила себя очередной порцией алкоголя.

Когда медсестра возвратилась, ее взгляд был устремлен на Берроуза, а не на Тодда.

— Скажите, чтобы она дала мне зеркало, — произнес Тодд.

— Отдайте, — покорно приказал ей доктор.

Кэрин вручила зеркало Тодду, и прежде чем в него взглянуть, он глубоко вздохнул.

На какое-то мгновение его взгляд неподвижно застыл на своем зеркальном двойнике. Действительность поплыла у Пикетта перед глазами, и он подумал: это все нереально. Комната, люди в ней, дождь за окном, его лицо в зеркале. Все это вымысел, видение, которое скоро исчезнет…

— Господи, — воскликнул Тодд, как некогда старик Дункан, — посмотри на меня!

Силы изменили ему, и он уронил зеркало на пол. Оно упало стеклом вниз. Медсестра собралась его поднять, но Тодд ее остановил:

— Нет. Пусть лежит.

Она отшатнулась, и он прочел ужас в ее глазах. Чего она испугалась? Его голоса? Или лица? Упаси господи, чтобы в этом было повинно его лицо!

— Откройте кто-нибудь жалюзи, — сказал он. — Впустите сюда немного света. В конце концов, мы не на похоронах.

Максин щелкнула выключателем, и механизм зажужжал, поднимая жалюзи. Взору открылась вымокшая под дождем открытая терраса с кое-какой мебелью, за ней тянулся пляж. Вдали в сопровождении двух телохранителей трусцой бежал вдоль берега какой-то человек — очевидно, такой же знаменитый глупец, как Тодд, который решил любой ценой сохранить свою красоту и следовал этому стремлению, невзирая на дождь. Поднявшись со стула, Тодд подошел к окну. Несмотря на присутствие посторонних, он оперся рукой о холодное оконное стекло и зарыдал.

Глава 4

Прописанные Берроузом болеутоляющие и успокоительные лекарства Тодд существенным образом пополнил другими, которые приобрел у Джерома Банни, одного ворчливого коротышки английского происхождения, который последние четыре года исправно снабжал Пикетта нелегальными препаратами. С их помощью последующие двадцать четыре часа он провел в сомнамбулическом состоянии.

Дождь за окном, казалось, утихать не собирался. Сидя перед необъятным экраном телевизора, Тодд взирал на череду бед, и несчастий, постигших других людей (кто-то из них лишился крова, кто-то — семьи), и задавал себе риторический вопрос: согласился бы кто-нибудь из них поменяться с ним своим горем? Образ, увиденный им в зеркале, — образ, который смутно напоминал ему кого-то знакомого, но ужасно изуродованного кровоточащими и гнойными ранами, — периодически всплывал у Тодда в памяти. В таких случаях он брал таблетку, другую, а иногда и третью, запивал их глотком пива и ждал, пока опиаты отстранят от него этот ужас на безопасное расстояние.

Хотя в новой повязке Берроуз, как и обещал, оставил отверстия для глаз, тем не менее, она по-прежнему действовала на Тодда угнетающе; его руки то и дело безотчетно тянулись к лицу и, потеряй он на мгновение бдительность, могли бы сорвать бинты к чертовой матери. Пикетт ощущал себя нелепым, кошмарным созданием, вышедшим из тех фильмов ужасов, которые обычно демонстрируют поздно вечером; его лицо, некогда принесшее ему славу, скрывало под бинтами жуткую тайну. Он даже спросил у Максин, как назывался тот слезливый фильм с Роком Хадсоном, в котором героя постигло подобное несчастье с лицом, но она не знала.

— Послушай, хоть ненадолго перестань думать о себе, — посоветовала она, — Подумай о чем-нибудь еще.

Легко сказать. Вся беда в том, что размышление о собственной персоне давно превратилось для него в естественное занятие, воистину стало второй натурой, ибо на протяжении долгих лет все прочее постепенно исчезло из сферы внимания. Единственной его заботой был Тодд Пикетт — если не считать тех немногочисленных случаев, когда он переключал свое внимание на Демпси. Не следуй он этому правилу, он тотчас же утратил бы власть в мире. Так или иначе, но Тодд был участником большой игры, выиграть которую мог только тот, кому никогда не изменяло самообладание. Все прочие были обречены на провал. Теперь же, когда Пикетту было бы куда полезнее обратиться к вещам посторонним, оказалось, что он разучился это делать. Ко всему прочему он лишился преданного четвероногого друга, который всегда видел в нем своего хозяина, как бы ужасно тот ни выглядел.

К концу дня Максин вернулась домой с добрыми новостями. Она ездила смотреть для Тодда будущий дом — Убежище, как она окрестила это местечко в горах. Не обманув ее ожиданий, поместье оказалось точь-в-точь таким, каким его описывал Джерри Брамс.