Последние были далеко не единственными представителями мира насекомых, обитавшими в городе. Напротив, воздух кишел всевозможными летучими существами. В вышине стаи птиц охотились на красную, как облака огненных точек, мошкару. Над толпой прохожих во множестве порхали бабочки размером с ладонь. Время от времени некоторые из них мягко опускались на чью-нибудь голову, как если бы она была цветком. Многие из бабочек были прозрачными, почти бестелесными, было даже видно, как по их сосудам струится ярко-голубая кровь. Другие летуньи, щеголявшие яркой окраской, выглядели на их фоне аппетитно пухлыми. Во всяком случае, аппетитными их явно считала очень-очень маленькая птичка с очень-очень большим хвостом вроде павлиньего, но раскрашенного в такие цвета, которым Кэнди не могла подобрать названия. Птичка то и дело подскакивала, хватала толстеньких бабочек клювом и с видимым наслаждением проглатывала.
И среди всех этих диковин на каждом шагу Кэнди попадались вещи настолько привычные и знакомые, что здесь они выглядели почти нелепо. Во многих квартирах были включены телевизоры, и Кэнди без труда различила изображения на экранах сквозь незашторенные окна. По одной из программ передавали мультфильм — рисованный мальчик бойко отбивал чечетку. На другом канале тот же мультяшный персонаж распевал душещипательную балладу. Кто-то следил за соревнованием по борьбе. Кэнди замедлила шаг. На экране мужчины сражались с какими-то гигантскими полосатыми насекомыми, причем физиономии последних выражали явную скуку и отвращение. Было здесь и много другого, знакомого Кэнди по Цыптауну: запахи пригоревшего мяса и пролитого пива, крики дерущихся мальчишек, чей-то веселый смех, чей-то горький плач.
К немалому изумлению Кэнди, все разговоры, обрывки которых ей удавалось уловить, велись на английском, вернее, на множестве его диалектов. Но разве можно было ожидать, что все эти рты самых невероятных форм и очертаний станут четко и правильно выговаривать человеческие слова? Поэтому в речи одних преобладали носовые звуки, и казалось, что они не разговаривают, а вполголоса напевают, тогда как из глоток других речь вырывалась вместе с клекотом, рычанием, сопением и щелканьем.
Столько открытий, столько ошеломляющей новизны, а ведь она еще и пятидесяти ярдов не прошла по Веббе Гаснущий День!
В окраинной части Гигантской Головы, где Кэнди очутилась, пройдя еще немного вниз по улице, все дома были красные, с искривленными фасадами, выдававшимися вперед углом. Кэнди быстро догадалась, в чем тут дело: здешним жителям домами служили лодки или то, что от них осталось. Судя по рыболовным сетям, заменявшим двери в некоторых из этих лачуг, обитателями их были рыбаки. Повытаскав свои суденышки на сушу, они при помощи молотков и ножовок соорудили из них некое подобие жилищ. Хижины-лодки были разбросаны в полном беспорядке, было похоже, что каждый из их владельцев занимал любое приглянувшееся ему свободное местечко, иначе как можно было бы объяснить хаотичные, в два-три яруса, нагромождения этих лачуг?
Что же до электричества, то похоже, здешние обитатели попросту воровали, причем совершенно не таясь, у более зажиточных сограждан, которые жили в каменных домах в центре города. Электрические провода змеились по стенам домов, исчезая в их недрах и вновь выныривая наружу, чтобы снабдить энергией соседнюю хижину-лодку.
Разумеется, подобную систему никак нельзя было назвать безопасной. В маленьких оконцах некоторых из лачуг свет предательски мигал, грозя вот-вот погаснуть, кое-где велись ожесточенные споры за право пользования электрическими проводами, по которым в довершение ко всему непрерывно скакали неугомонные обезьянки и пичуги.
Просто уму непостижимо, подумала Кэнди, как только это разношерстное сборище — люди, животные, насекомые и фантастические создания, которых невозможно отнести к какому-либо из известных видов живых существ, — уживается. Она была уверена, что жители Цыптауна вряд ли стерпели бы подобное соседство.
Что, интересно, они бы сказали о птицеподобном звере с ногами-лестницами? Или о создании, обитавшем в облаке? Или о малыше, подбрасывавшем в воздух орешки?
«Надо запомнить все до мельчайших подробностей, чтобы потом, когда вернусь домой, рассказать об этом удивительном мире, ничего не упустив, чтобы с точностью описать каждый камень, каждую бабочку. Интересно, — думала Кэнди, — есть ли тут видеокамеры? Наверняка имеются, раз существует телевидение».
Разумеется, прежде всего ей следовало выяснить, представляют ли здесь хоть какую-либо ценность те несколько смятых и вымокших долларов, которые надежно хранились в глубине ее кармана. Если доллар тут в ходу и если существуют магазины, в которых продаются камеры, то можно будет все самое интересное заснять на пленку, которая и станет неопровержимым доказательством существования этого мира со всеми его чудесами.
— Ты, похоже, совсем продрогла?
Судя по виду женщины, участливо обратившейся к Кэнди с этим вопросом, в числе ее дальних предков были морские прыгуны или подобные им существа. От края ее нижней челюсти к шее тянулись красноватые полоски — рудиментарные жабры, нежную кожу покрывал едва различимый симметричный сетчатый рисунок — следы чешуи, утраченной в одном из прежних поколений, а глаза отливали холодноватым серебряным блеском.
— Вообще-то да, — кивнула Кэнди.
— Пошли со мной. Я Изарис.
— А меня зовут Кэнди Квокенбуш. Я здесь впервые.
— Это сразу видно, — усмехнулась Изарис. — Сегодня у нас и впрямь прохладно, да еще вода просачивается сквозь камни. Когда-нибудь весь этот остров рассыплется на куски и рухнет в море.
— Жаль, если такое случится.
— Было бы о чем жалеть, — с горечью возразила Изарис. — Ты-то здесь не живешь, где тебе судить об этом гиблом месте!
Следуя за своей собеседницей, Кэнди подошла ко входу в один из домов, сооруженных из рыбачьих парусников. У порога она замедлила шаг. В душе у нее шевельнулось сомнение. С чего бы этой Изарис вот так запросто приглашать ее, незнакомку, в свое жилище? Нет ли у нее на уме чего недоброго?
Изарис, похоже, поняла причину ее колебаний и безо всякой обиды предложила:
— Если боишься, ступай себе мимо. Я просто подумала, что тебе не помешало бы обсушиться и погреться у очага, вот и все.
Прежде чем Кэнди успела ответить, издалека, со стороны набережной, послышались оглушительный треск и грохот.
— Причал! — воскликнула Кэнди, невольно оборачиваясь.
Судя по всему, деревянные мостки не выдержали веса толпы, которая на них теснилась. Мимо домика Изарис промчалось немало любопытных, жаждущих насладиться зрелищем катастрофы, что неизбежно должно было привести к еще худшим последствиям для причала и набережной. Изарис не выказала ни малейшего намерения последовать за остальными. Она равнодушно пожала плечами и снова обратилась к Кэнди:
— Ну так войдешь?
— Да-да, большое спасибо.
Кэнди благодарно улыбнулась и прошла в лачугу вслед за гостеприимной хозяйкой.
В маленьком очаге, как и обещала Изарис, горел огонь. Она подбросила туда несколько охапок стеблей, по виду напоминавших сушеные водоросли, которые запылали дружно и ярко, и Кэнди окутала волна блаженного тепла.
— Замечательно! — сказала девушка и протянула к огню озябшие ладони. — Как раз то, что мне сейчас больше всего нужно.
На полу у очага забавлялась с нехитрыми игрушками девочка лет двух, черты лица которой в сравнении с материнскими безошибочно указывали, что она была на целое поколение ближе к людям и дальше от своих морских дедов или, вернее, прапрапрадедов.
— А это наша Майза. Майза, это Кэнди. А ну-ка, скажи тете «здрасьте».
— З-з-з… страсть! — прощебетала Майза.
Отдав таким образом долг вежливости, девочка вернулась к своим игрушкам — немудреным раскрашенным деревяшкам. Один из красных брусков, по-видимому, являл собой игрушечную лодку — грубое подобие той, из бортов которой были сооружены стены этого убогого жилища.
Изарис тем временем склонилась над колыбелью, в которой спал еще один малыш.